(на правах преамбулы)
Игры маленького бонапартика

"Я смело утверждаю, что никто не принес столько вреда России, как
А.Ф. Керенский."

(Н. Родзянко, из мемуаров, 1922 г.)

"Правительству буржуазного всевластия и контрреволюционного насилия мы, рабочие и гарнизон
Петрограда, не окажем никакой поддержки. Весть о новой власти встретит со стороны всей
революционной демократии один ответ -- долой!"

(Л. Троцкий, из выступления на заседании Петроградского Совета, 25.10.1917)

 

Многие исследователи антикоммунистического толка считают первый кабинет Временного правительства самым толковым и компетентным из четырех кабинетов. Собравшихся в нем профессиональных оппозиционеров характеризуют как "лучших представители интеллигенции, способных достаточно грамотно разбираться в политических и в экономических вопросах". Утверждается, что они были "в отличие от многих нынешних "демократов" -- честные, глубоко порядочные люди". Пусть так. В конце концов именно они продекларировали появление в стране демократических свобод, закрыли политические тюрьмы, отменили смертную казнь...
А дальше? Дальше-то нужно было укреплять институты государства, расшатанные или уничтоженные революционным взрывом. Но как раз на это Временное правительство оказалось не способно.

Почему? Во-первых, по личным качествам. Профессиональные законодатели, они не обладали ни твердостью, ни решительностью для проведения в жизнь своей политики. Для них привычны были обсуждения и голосования, консенсусы и компромиссы. А к практической деятельности, реализации решений, к осуществлению исполнительной власти, они были не приспособлены.

Сложись обстановка чуть по-другому, они могли бы сговориться с Советами и осуществлять исполнительную власть через них. Но в Советах хватало своих "лучших представителей интеллигенции" [если помните, большевики в первых Советах вообще отсутствовали "как класс"! -- А.А.], которые были "облечены доверием народа", но еще более некомпетентные в государственных делах. Зато, вкусив власти, они не желали отказываться от надежды хапнуть ее еще больше. В результате Советы начали вести самостоятельную политику, реальной целью которой стало ослабление влияния правительства, перехват сначала инициативы, а затем и власти. Фактически первыми лозунг "вся власть Советам!" начали осуществлять буржуазно-демократические партии!

В пику распоряжениям правительства Советы принимали другие решения. Часто -- противоречивые. Часто -- революционные, но бестолковые. А каждый шаг правительства, направленный к нормализации, вызывал вопли о контрреволюционности. Сложилась ситуация, когда правительство ограничивало "свободу". А Советы -- "расширяли". Правительство стало "запрещающим" органом, Советы -- "разрешающим". И естественно, вся темная масса тянулась к Советам. А слабое правительство шло на соглашательство с левыми, на одну уступку за другой.
Народ пьянел от вседозволенности. Промышленность вошла во вкус забастовок. Митинговали и бастовали по мельчайшим поводам. Уже в апреле выпуск продукции упал на 30-40%. Требования поднять заработную плату намного превышали доходы предприятий (например, в Донбассе требования составили 240 млн. руб. в год при доходах 75 млн.). Локауты, забастовки в городах и на транспорте подрывали систему снабжения, и без того перегруженную войной. А это опять вело к недовольству и к новым забастовкам.

Как только ослабла центральная власть, активизировались национальные движения на окраинах. Сейм Финляндии потребовал независимости. Украинская Рада (т. е. тот же Совет) во главе с Винниченко и Петлюрой начала добиваться автономии (пока). Предъявили права на автономию Кубанское и Донское казачества. Сибирь и Закавказье потребовали для себя отдельных Учредительных Собраний. Северный Кавказ, "замиренный" всего полвека назад, забурлил. Горские народы сразу вспомнили все обиды и счеты между собой, начались конфликты и столкновения.

Под шумок вместе с политическими, а потом в результате амнистий и массовых побегов вышли на свободу более 100 тыс. уголовников. В Центральную Россию хлынули каторжане, ссыльные из-за Урала. Многих тут же мобилизовали в армию (например, в Томском гарнизоне было 2300 бывших уголовников). А те "жертвы старого режима", кто побойчее, не желая надевать шинель, удобно устраивались в местных Советах или в милиции под видом бывших "политических". Полицейский аппарат был уничтожен. Стремительно начала расти преступность. Новую базу для нее создавали многочисленные дезертиры, наводнившие страну оружием. А ведь, кроме правопорядка, полиция в царской России выполняла массу других функций санитарного, пожарного контроля, статистики, сбора налогов и др.

А вскоре властей стало не две, а три. К апрелю местные Советы и комитеты, расплодившиеся в России, как грибы после дождя, возмутились тем, что Петроградский Совет, приписывая себе исключительные заслуги перед революцией, присвоил государственную власть. Собрался съезд делегатов, и был создан Центральный Исполнительный Комитет, занявший позицию чуть умереннее Петросовета, но куда радикальнее правительства.

Кроме Советов, государство раскачивали партии, еще не дорвавшиеся до власти: анархисты и большевики, пытающиеся приобрести влияние на широкие массы, необходимое им для захвата власти.

Нерешенный земельный вопрос корежил деревню. Явочным порядком по решению местных Советов то там, то здесь начали делить и пере-пере-делить землю. В некоторых губерниях это вылилось в стихийные бунты с поджогами усадеб и убийствами. Что могло с этим поделать Временное правительство? Проводить государственные, политические, экономические, аграрные реформы оно считало себя не вправе -- не могло взять такую ответственность. Ждали учредительного Собрания. А ускорить его созыв не догадались -- наоборот, приняли решение отложить "до конца войны"!
Однако "победный конец" откладывался. Развал армии нарастал стремительно. Армия уже не была кадровой, выученной и дисциплинированной, как в 1914-м. Да и численно увеличилась почти вдесятеро, что усложняло управление. Кадровая армия, особенно пехота, была выбита в мясорубке войны. В 1915 году полегла практически вся лейб-гвардия. А войска 17-го на 90% состояли из людей случайных, "только что от сохи", вырванных из обычной колеи, сбитых с толку и не понимавшими, ради чего их гонят "на убой". И уже были сильно разбавлены возвращенными в строй дезертирами, "политиками" и уголовниками.

Сейчас этот факт подзабылся, однако, Февраль первоначально вызвал на фронте волну патриотического подъема. И не только в России. В войсках Англии и Франции как бы проснулось "второе дыхание", умело подогретое патриотической пропагандой. Ведь теперь вся война приобретала новое содержание! Она превращалась в войну мировой демократии против остатков абсолютизма! С одной стороны -- блок демократических держав, каковой стала и Россия, с другой отжившие свое монархии: Германия, Австро-Венгрия, Турция, Болгария. Кстати, именно под этим соусом вошли в войну США. До того, несмотря на явные симпатии к странам Антанты и потопление немецкими подлодками нескольких нейтральных судов, Конгресс блокировал все положения об участии в бойне. Новое содержание -- "битва за демократию!" -- убедило большинство депутатов.

Но в России демократия почти сразу приняла губительные формы. Приказом №1 от 1.03.17 Петроградский Совет давал солдатам "демократические" права митингов и демонстраций, отменял "чинопочитание". В ротах, полках, батальонах создавались солдатские комитеты с правом обсуждения приказов. Давалось право отстранять неугодных командиров. В неустойчивую армию хлынула политика... Потом разъясняли, уточняли, что приказ относится лишь к тыловым частям, а не к фронтовым. Спорили -- все ли приказы подлежат обсуждению? Или только касающиеся "внутренней службы"? Было поздно, вооруженная темная масса все поняла по-своему. И армия поползла по швам.
Второй удар последовал в мае. Из недр "демократической общественности" выползла "Декларация прав солдата". Против нее протестовали все военачальники. Военный министр Гучков отказался подписать ее. Но под давлением Советов Гучков ушел в отставку, и "Декларацию" подписал новый военный министр Керенский. Ушел и Верховный Главнокомандующий Михаил Васильевич Алексеев, бывший начальником штаба Ставки (т. е. фактически главнокомандующим) еще при царе. Главковерхом стал генерал Брусилов.

"Декларация прав солдата"... Но не офицера! Фактически декларация лишала офицера даже обычной дисциплинарной власти, законодательно распространяя уже на всю армию положения того же самого Приказа №1. Естественно, в солдатские комитеты попали не служаки, не патриоты, а демагоги с хорошо подвешенными языками. Если командование не имело на них управы, то сами комитетчики всегда находили поддержку вплоть до столицы, обращаясь в Советы. В потоках митингов доступ к солдатам и право вести агитацию получили все -- большевики, анархисты, националисты, германские шпионы. Особенно быстро пошло разложение на участках, не познавших за всю войну крупных успехов – таких, как Северный и Западный фронты. Солдаты, одуревшие и измотанные однообразием позиционной войны, оказались благодатной средой для "пропагандистов, агитаторов и организаторов". Дезертирство приняло массовый характер. В некоторых частях комитеты самочинно проводили "демобилизацию старших возрастов", вводили отпуска "на время сева", "на уборку урожая".

К чему воевать, если мир "без аннексий и контрибуций"? За что?

Окопные части редели, изматывались без смены и поддержки и... тоже разлагались. А в тылу пухли огромные гарнизоны, "защищая революцию" и угрожая мятежами в ответ на любой намек об их отправке на фронт.

В апреле, когда меньшевик Якубович на митинге имел неосторожность назвать врагами народа сторонников борьбы до победного конца, солдаты чуть не сняли его с трибуны штыками. А уже через два месяца [когда великий князь Николай Николаевич уже был отстранен от командования -- А.А.] ситуация стала иной. На июнь-июль было намечено общее наступление, скоординированное с союзниками. Одним мощным ударом с двух сторон добиться перелома в войне и покончить с ней. Германия-то уже на ладан дышала, исчерпав все ресурсы. Но русская армия оказалась ни на что не годной. Юго-Западный фронт пошел вперед, добился успехов... и выдохся. А при первом же контрударе побежал. На Западном из 15 дивизий 10 отказались наступать. Те немногие, что подчинились приказу, естественно, захлебнулись в собственной крови. Северный фронт вообще даже не колыхнулся.

Тем временем развал нарастал и внутри России. 20-21 апреля в Петрограде вспыхнули крупные беспорядки [современные антикоммунисты утверждают, что их спровоцировали большевики, что это была первая попытка, произведенная Лениным (всего две недели назад появившемся в Петрограде!) захватить власть. не буду спорить: им, наверно, "из 21-го века виднее" -- А.А.]. В районе Казанского собора произошла перестрелка (были убитые и раненые). Однако во главе Петроградского округа в то время находился решительный человек -- генерал Корнилов, любимец армии. Одни части он сумел заставить вернуться в казармы. А другие, более надежные, вывел на улицы и выставил батарею у Зимнего дворца.

Результаты? Советы и левые партии подняли такой вой, что Корнилов предпочел уйти с поста. На фронт. А первый кабинет Временного правительства в лучших традициях демократической республики вышел в отставку. Князь Львов сформировал второй кабинет, коалиционный, включающий представителей социалистических партий.
Потом произошли знаменитые июльские события, которые в официальной советской историографии именуются "расстрелом мирной демонстрации", а у антикоммунистов -- "подавлением попытки вооруженного большевистского мятежа".
Второй кабинет Временного правительства опять развел руками в честных демократических традициях: "нами недовольны -- хорошо, мы уйдем". И, понятное дело, тоже ушел в отставку.

Третий кабинет сформировал уже социалист А. Ф. Керенский. Паритетный кабинет, с равным представительством либеральных и социалистических демократов. Сам Керенский сосредоточил в своих руках власть и министра-председателя, и военного министра. Этакий маленький диктатор, примеряющий треуголку Бонапарта...

Первыми шагами нового правительства, на которые оно решилось в основном из-за катастрофы на фронте и растущего сеператизма, были: 12.07 -- введение смертной казни (только на фронте); 15.07 -- закрытие газет "Правда", "Окопная правда", флотской газеты "Волна"; 18.07 -- роспуск финляндского Сейма. Кроме того, Советы лишались большей части властных полномочий и превратились в придаток правительства. И, наконец, Верховным Главнокомандующим был назначен Л. Г. Корнилов.

Тут не обойтись без краткой истории так называемого "Корниловского мятежа".
Лавр Георгиевич Корнилов, еще вступая в должность, ультимативно заявил правительству, что может принять пост лишь при условии полного невмешательства в его оперативные распоряжения и распространения мер строгой дисциплины на тыловые части. Управляющим военным министерством был назначен другой жесткий и волевой человек - Б. В. Савинков. Террорист, социалист по убеждениям, романтик борьбы и диктатор по натуре. С Корниловым он познакомился на Юго-Западном фронте в должности комиссара Временного правительства, и всецело поддержал предлагаемые им меры. А меры Корнилов, известный еще по деятельности на фронте как бескомпромиссный борец против дезертирстав и мародерства, предлагал достаточно жесткие.
Что характерно, Корнилов и не думал бороться против правительства. Однако, он (возможно, это было его ошибкой) считал, что правительство согласится с ним. Он подготовил для Временного правительства докладную записку, в которой изложил предлагаемый план спасения России:
1) распространение на тыловые районы военно-революционных судов;
2) ответственность перед законом Советов и комитетов за свои действия;
3) восстановление дисциплинарной власти начальников и реорганизация армии.

Проблема была в том, что министр-председатель Керенский, едва отойдя от июльского шока, снова шатнулся влево, к Советам и "социализму". Беспринципные политики левых партий были ему ближе и роднее, чем деловое офицерье. И главное - вот она, Власть! Ореол кумира! Можно ли будет их сохранить без тех же Советов, без митинговщины? Либо Керенский действовал чисто интуитивно из солидарности с коллегами по партии (да еще и будучи Товарищем /по современному - заместителем/ председателя Петроградского Совдепа), либо понимал, что с единственным талантом - демагога - в деловом, нормальном правительстве он окажется не у дел. Он боялся и персонально Корнилова, боялся своего помощника Савинкова боялся больше, чем Ленина и Троцкого. Тем не менее, под влиянием общественности, кадетской части правительства Керенский до поры вынужден был лавировать, маскировать свои колебания. Но пока он лавировал, ситуация шла вразнос.

Уже 3.08, приехав для доклада в Петроград, Корнилов был шокирован. Его конфиденциально предупредили, что на заседании правительства ни в коем случае нельзя... докладывать военные вопросы! Нельзя, потому что ... все тут же станет известно противнику "в товарищеском порядке". И намекнули на министра земледелия эсера Чернова. В самом правительстве уже были шпионы, и мало того - правительство знало об этом [позвольте, но как же так? ведь главным немецким шпиЁном у нас считается Ленин! -- А.А.]! А записку Корнилова Керенский принял, но на рассмотрение кабинета не вынес. Зато на следующий день цитаты из этой записки появились в социалистической печати [и как они туда попали -- ума не приложу! -- А.А.]. Началась бешеная травля "контрреволюционного" генерала. Советы потребовали его отставки и ареста.

Тем не менее, конкретная и близкая угроза большевистского переворота требовала действий. При посредничестве Савинкова и Филоненко (комиссара при Ставке) был выработан и согласован с правительством план создания надежной Петроградской армии. Для этого предполагалось подтянуть к столице 3-й конный корпус, 7-ю Туземную (Дикую) дивизию, тоже развернув ее в корпус, Корниловский ударный полк и другие части. И при очередном выступлении большевиков разгромить их. Если же путч поддержат Советы - разогнать и их за компанию. Однако и этот план, несмотря на все устные соглашения, Керенский тоже долго мурыжил и претворять в жизнь отнюдь не торопился. 10.08 Корнилов был снова вызван в Петроград. Снова ходили вокруг да около, снова генерала запутывали в политических дебрях, и снова визит кончился безрезультатно.

Наконец, 11.08 Савинков и кадетское крыло правительства пригрозили отставкой. Керенский вынужден был вынести записку Корнилова на очередное заседание. Ее заслушали, но решение было отложено до созыва Московского Государственного совещания. От этого совещания с представителями различных слоев населения, общественности, партий и промышленных кругов ждали многого. Туда тоже приезжал Корнилов. Москва встретила его восторженно, забрасывали цветами. Представители от Думы и кадетской партии обещали поддержку его начинаниям. А Керенский... попытался лишить слова. Но к каким-то реальным результатам совещание не привело. Вылилось в пустую говорильню. Каждый высказывал свое, и никто не хотел воспринимать противного...

После провала этой попытки прийти хоть к какому-нибудь соглашению обозначился единственный реальный выход - диктатура. Кстати, к собственной единоличной диктатуре Корнилов отнюдь не стремился. Политика была противна ему, как и большинству офицеров. И личная диктатура допускалась как крайность, если ничего другого не получится. Все еще предполагая, что разум во Временном правительстве победит, Корнилов высказывался за коллективную диктатуру правительства. Согласно его предположительному списку, в новый кабинет следовало пригласить Керенского, Савинкова, Плеханова, Аргунова, Филоненко, генерала Алексеева, адмирала Колчака, князя Львова и др. Не будучи ни монархистом, ни кадетом, ни социалистом, а лишь русским патриотом, он считал, что новый кабинет правительства должен "осуществлять строго демократическую программу, укрепляя народные свободы, и поставить во главу угла решение земельного вопроса". И твердой рукой довести страну до общенародного волеизъявления Учредительного Собрания. Династию Романовых он считал дискредитировавшей себя. Если же Учредительное Собрание сочтет нужным восстановить ее, он отвечал: "Подчинюсь и... уйду".

Лишь 20 августа, после падения Риги, правительство наконец-то приняло постановление о военном положении в Петрограде. К этому времени были подготовлены и законопроекты по докладной записке Корнилова - о мобилизации в нуждах фронта промышленности и транспорта, введении смертной казни, укреплении армии. Но Керенский пока не подписывал их. Считалось, что он ждет 29 августа - дату подхода к столице конного корпуса генерала Крымова. Якобы из опасения стихийного взрыва в бардаке партий, Советов, анархического гарнизона и разболтавшихся рабочих окраин. Причем и правительство было согласно, что "если на почве предстоящих событий, кроме большевиков, выступят и члены Совета, то придется действовать и против них".
Войсковые эшелоны уже начали движение к столице. Вроде бы все шло к благополучной развязке. Если и не бескровной, то малой кровью. Вряд ли разложившийся петроградский гарнизон всерьез встал на защиту Советов. Корнилов мог бы стать новым Пожарским. Но дело в том, что другой "спаситель" - Керенский - уже примерял на себя не только треуголку, но и мундир...
И Пожарский в его сценарий никак не вписывался.

Поэтому в последнюю минуту министр-председатель предал тех единственных, кто мог помочь ему удержать власть.

Предшествовала этому провокация. Бывший член правительства В. Львов, человек честный, но легкомысленный, воспылал желанием уладить трения между Керенским и Корниловым. Побеседовал с министром-председателем и от его имени помчался в Ставку. Корнилов принял его, побеседовал о государственных реформах, о необходимости диктатуры (причем обсуждалась коллективная диктатура в форме Совета народной обороны). Говорилось об участии Керенского в новом правительстве. В связи с опасностью событий в Петрограде Корнилов пригласил членов правительства в Ставку, ручаясь за их неприкосновенность (между прочим, как потом выяснилось, он даже комнату Керенскому приготовил рядом с собственной спальней).
26 августа Львов вернулся к Керенскому. А тот уже ждал его с детективным сценарием! Посадив за занавеску свидетеля, потребовал у Львова изложить все письменно... и арестовал как посланца изменника-генерала. Затем, опять при свидетелях, он от имени Львова связался по телеграфу с Корниловым. И попросил подтвердить сказанное при встрече (не называя, что именно). Корнилов подтвердил. И тогда Керенский завопил на всю столицу о раскрытии им, спасителем революции, "заговора генералов". Состоялось бурное заседание правительства, закончившееся ничем. Керенский хлопал дверью и кричал, что, раз министры его не поддерживают, он уходит к Советам. А на следующий день, уже наплевав на правительство, он самочинно присвоил себе "диктаторские полномочия" и единолично отстранил Корнилова, приказав вступить в должность генералу Лукомскому. Тот отказался. Предложил генералу Клембовскому - и он отказался. А Корнилов, заявив, что "правительство снова попало под влияние безответственных организаций", не подчинился приказу. Впрочем, юридически министр-председатель даже не имел права единолично снимать Верховного Главнокомандующего.

28 августа Керенский потребовал отмены движения войск к Петрограду. Корнилов отказался, выступил с резким воззванием к народу, а приказ Крымову дополнил требованием при необходимости оказать давление на правительство. Петроград был в панике. Керенский объявил Верховным Главнокомандующим самого себя и собирался то обороняться, то бежать. Советы тоже серьезно думали о бегстве. Савинков, назначенный генерал-губернатором, пытался сформировать оборону из ни на что не годного гарнизона, не желающего сражаться. Корнилов и его сподвижники были объявлены мятежниками и изменниками... А большевики, своевременно отменив путч, под шумок получали у правительства оружие, вооружая Красную гвардию (которая в окопы так и не выступила).

Эшелоны с войсками растянулись на огромном пространстве от Пскова до Нарвы и Петрограда. Железнодорожники и станционные комитеты, узнав о "мятеже", загоняли их в тупики, отцепляли паровозы, разбирали пути. Движение прекратилось. Сотни и полки были оторваны друг от друга, лишены управления. К тому же казаки и горцы были сбиты с толку. Ведь они-то ехали защищать Временное правительство, а сейчас то же правительство клеймит их изменниками! И тотчас остановившиеся эшелоны были атакованы агитаторами и делегациями всех мастей...
Только бригада князя Гагарина, Черкесский и Ингушский полки, на подступах к столице вступила в перестрелку с "советскими" войсками. Причем петроградские запасные батальоны грудью стоять не собирались.

Но идти дальше всего двумя слабыми полками Гагарин не решился: только столичный гарнизон превышал 200 тыс. чел.

Войска, застрявшие в эшелонах, пошли бы за любимыми командирами - но и их не оказалось. Крымов ждал их в Луге. Краснов отбыл в корпус лишь 28 августа и в Пскове был арестован. В тот же день был арестован и главнокомандующий Юго-Западным фронтом А. И. Деникин - за то, что выразил солидарность с Корниловым резкой телеграммой правительству. С ним арестовали генералов Маркова, Эрдели и других. А Корнилов находился в Могилеве, располагая Корниловским и Текинским полками в 3 тысячи человек. Он еще имел шанс на успех - возглавить поход самому и увлечь войска. Но это значило бы бросить Ставку на разгром Советам, уже формирующим карательные отряды. Погубить все управление фронтами. Сделать этого Корнилов не мог.

Генерал М. В. Алексеев скрепя сердце "принял на себя позор", согласившись на должность начальника штаба у Керенского. Только чтобы спасти Корнилова и его сподвижников. От самосуда. И от "военно-революционного" суда, на котором настаивал Керенский, чтобы побыстрее похоронить концы в воду. 1 сентября Алексеев принял дела у Корнилова (а до этого Временное правительство еще предложило "изменнику" продолжать оперативное управление войсками! И войскам предписало выполнять его приказания!). Корнилов, Романовский, Лукомский и ряд офицеров были взяты под следствие и заключены в г. Быхове в здании монастыря. Алексеев тут же вышел в отставку. Командующий конным корпусом генерал Крымов застрелился. А новый Верховный Главнокомандующий, военный министр, министр-председатель Керенский, спаситель революции, отдал приказ 3-му конному корпусу возобновить движение на Петроград...

Вот такая вот история, уважаемый читатель.

... Чуть позже, уже во время октябрьского восстания "диктатор" опять показал себя во всей красе. Он еще во что-то верил, в разговоре со Ставкой он передавал Духонину: "Мой приезд задержан отнюдь не опасением каких-либо волнений, так как все организовано. Сейчас в Петербургском гарнизоне идет усиленная попытка военно-революционного комитета совершенно оторвать полки от командования. Сегодня они разослали явочных комиссаров... думаю, что мы с этим легко справимся..."

24 октября [когда по всему городу уже были расклеены воззвания "К населению Петрограда!": "Корниловцы мобилизуют силы, чтобы раздавить Всероссийский съезд Советов и сорвать Учредительное Собрание! Петроградский Совет берет на себя охрану революционного порядка. При первой попытке темных элементов вызвать на улицах смуту, грабежи, поножовщину или стрельбу преступники будут стерты с лица земли" -- А.А.], Керенский на заседании Совета республики заявил, что всегда стремился, "чтобы новый режим был совершенно свободен от упрека в неоправданных крайней необходимостью репрессиях и жестокостях... до сих пор большевикам предоставлялся срок для того, чтобы они могли отказаться от своей ошибки". Но поскольку, мол, уже необходимы решительные меры, Керенский... испрашивал поддержку и одобрение "парламента" на их принятие! И пошли дебаты!.. Поддержку? Ага, ЩАС-с!!! За день до своего разгона этот парламент, "Совет Российской республики", 122 голосами против 102 при 26 воздержавшихся выразил осуждение деятельности правительства, потребовал решения ряда частных вопросов, а "ликвидацию конфликта с большевиками" возложил на "Комитет общественного спасения", который должны были создать городская Дума и представители левых партий.

Только в четыре утра 25-го Керенский начал рассылать из Генштаба приказы по казачьим частям и юнкерским училищам. Тогда же он уведомил Ставку о событиях в столице, приказал выслать войска - две казачьи дивизии, пехотную бригаду, два полка самокатчиков. Ставка отдала приказ Северному фронту. Не тут-то было. Фронтовой комитет был насквозь большевистский. До недавнего времени фронтом командовал большевик Бонч-Бруевич. А новый главнокомандующий В. А. Черемисов под давлением комитетчиков тут же изменил правительству. Задержал до выяснения обстановки, а после успеха большевиков и вовсе отменил приказ о посылке войск. Когда Ставка, уверенная, что все идет как надо, приказы отданы и войска в пути, случайно узнала правду и потребовала от Черемисова объяснить его действия, он ответил телеграммой, что Ставка не в курсе дел, что Временного правительства больше нет, что в Петрограде уже другое правительство, Керенский уже не главковерх и что скоро Верховным Главнокомандующим будет назначен он, Черемисов. То есть купили генерала достаточно просто.

Утром 25-го Керенский приказал развести мосты. До 7 часов этого не делали. Потом нашелся офицер с пятью солдатами, прогнал большевиков от Николаевского моста, развел его. Но когда они ушли, мост снова навели "красные" матросы.

Наконец около девяти утра Керенский рванул на автомобиле на фронт. Воодушевлять войска и спасать революцию. С этого момента его безуспешно искали и Ставка, для получения указаний, и остатки правительства, ожидая подмоги.

Увы, подмога запоздала. Не встречая вызванных войск, Керенский домчался до Пскова, где случайно встретил генерала Краснова. Петр Николаевич Краснов, земляк Шолохова - родом из Вешенской, был служака прямой, образ настоящего донского казачины, по-казачьи грубоватого и по-казачьи хитроватого. Звезд с неба не хватал, но командиром был неплохим, всегда заботился о подчиненных, поэтому казаки его любили и ценили. Его корпус стоял в г. Острове. Да какой там корпус! Вместо отдельной Петроградской армии, замышлявшейся Корниловым, 3-й конный, красу и силу генерала Крымова, передали во фронтовое подчинение. И растащили как надежные части по сотням и полкам от Витебска до Ревеля. Для охраны штабов, затыкания дыр и ликвидации беспорядков. 25 октября Краснов получил приказ Ставки двигаться на Петроград, а затем приказ главнокомандующего фронтом - не двигаться. Поехал в Псков выяснять. Ни черта не выяснил, зато случайно встретил Керенского, и тот приказал -- двигаться.
Наобещал, что в подчинение Краснова придаются еще три пехотные дивизии, одна кавалерийская, которые вот-вот подойдут. Мимоходом бросил порученцу указание, чтобы Краснову вернули его растасканные полки да сотни. Он еще играл в свои игрушки и верил, что его приказы кто-то станет выполнять. Керенский назначил Краснова командующим армией, идущей на Петроград. Было в армии 700 казаков при 16 пушках против 200 тысяч солдат, матросов и красногвардейцев. Шли спасать страну.

Что характерно, к Керенскому, вообразившему, что он ведет армию в бой, как раз 3-й конный корпус относился отвратительно. Ведь он их недавно изменниками величал, любимого командира Крымова погубил. Поэтому, например, сотник Карташов на протянутую министерскую руку своей не подал. Презрительно пояснил: "Виноват, господин Верховный Главнокомандующий, я не могу подать вам руки. Я -- корниловец".

27.10 высадились под Гатчиной. Город взяли без боя. Несколько большевистских рот разоружили и распустили на все стороны. Причем прибывшую из Петрограда команду в 400 чел. восемь казаков нахрапом заставили сдаться. Керенский тут же засел в гатчинском дворце, оброс адъютантами, порученцами и барышнями-поклонницами. Краснов произвел разведку, для чего просто позвонил по телефону жене в Царское Село. Узнал от нее обстановку в царскосельском гарнизоне и Петрограде.

Керенский до сих пор свято верил, что, узрев его, массы загорятся энтузиазмом и побегут за ним. Не тут-то было. Гатчинский гарнизон объявил нейтралитет. Поддержали только офицеры летной школы, отправили на Петроград два аэроплана разбрасывать воззвания. Из летчиков составили команду броневика, отбитого у красных. Подтянули пару казачьих сотен из Новгорода. Сообщили из Луги, что 1-й осадный "полк" в 88 человек поддержал правительство и грузится в эшелон. И все. Ни о каких корпусах, дивизиях даже слышно не было.

В ночь на 28-е 480 казаков пошли на Царское Село (с гарнизоном 16 000). Разоружили заслоны по дороге и наткнулись на первую линию обороны, открывшую огонь. Ударили из пушки – большевики в ответ открылипулеметный огонь. Лишь когда 30 казаков атаковали в обход - побежали. В Царском Селе выкатился толпой весь гарнизон, замитинговал. К ним поехали 9 казаков дивизионного комитета. Полдня митинговали вместе. Приехал Керенский, попытался речи произносить. Кое-кого уговорили разоружиться. Но большинство, почуяв слабость казаков, решили их перебить. Стали к атаке готовиться. Заметив это, казаки попросили Керенского отъехать назад и выкатили две пушки. Едва солдатня, паля из винтовок, пошла "на ура" - дали два выстрела шрапнелью. И вся многотысячная масса в панике разбежалась, давя друг дружку и угоняя поезда на Петроград. Царское Село заняли. Простояли в нем следующий день, надеясь хоть на какую-нибудь подмогу. Пришли только несколько подразделений из их же корпуса, бронепоезд из Павловска да из Петрограда несколько бежавших юнкеров, учебная сотня оренбургских казаков - даже без винтовок, с одними шашками. Осадный полк, двигавшийся из Луги, перехватили матросы и обстреляли. Полк разбежался.

И офицеры-корниловцы, и казаки кляли Керенского, обманувшего их нереальными прожектами. Приехавший Савинков предложил Краснову арестовать Керенского и возглавить движение самому. Краснов отказался, считая это некрасивым. И бесполезным. Утром 30-го попробовали двигаться дальше. Дорогу уже преграждали сплошные линии окопов. И занимали их уже не разложившиеся солдаты-тыловики. Не менее 6 тыс. матросов и красногвардейцев, 3 броневика с артиллерийским вооружением. От развернувшихся 630 казаков они не побежали. Наоборот, сами то и дело кидались в атаки. Выручало преимущество казаков в артиллерии. Она подбила один броневик и осаживала большевиков, заставляя держаться на расстоянии.

Краснов решил продержаться до вечера. В последней надежде, что гром его пушек отрезвит Петроград, что некоторые части гарнизона одумаются и придут на помощь. Вместо этого новая колонна из Петрограда, около 10 тысяч, попыталась обойти казаков. Но основу составляли опять солдаты, Измайловский полк, - после первой же шрапнели с бронепоезда они пустились наутек. В свою очередь, сотня оренбуржцев с гиканьем и посвистом поскакала на красные позиции. Красногвардейцы толпами побежали. Но матросы не отступили, встретили огнем. Командир сотни был убит, несколько казаков ранены, лошади попали в болото, и атака захлебнулась. Прикатил на автомобилях Керенский с порученцами и барышнями-поклонницами. Его спровадили без церемоний, посоветовали убраться в Гатчину.
К вечеру бой затих. У казаков кончились снаряды. А большевики подтянули морскую артиллерию, начали бить по Царскому Селу. При первых разрывах запаниковали и замитинговали полки царскосельского гарнизона. Потребовали прекратить бой, угрожая ударом с тыла. В сумерках матросы начали обходить фланги. И Краснов приказал отступать.

Вскоре в Гатчину явились представители матросов и железнодорожников заключить перемирие и начать переговоры. Другого выхода не осталось. Окружение Керенского лихорадочно пыталось использовать эту передышку. Хваталось за соломинки. Савинков помчался в польский корпус, Войтинский - в Ставку, искать ударные батальоны, верховный комиссар Станкевич -- в Петроград, искать соглашения между большевиками и другими партиями социалистов. А казаки вырабатывали с матросами свои соглашения. Первым пунктом мира потребовали прекратить в Петрограде преследования офицеров и юнкеров, дать полную амнистию. На полном серьезе казаки обсуждали вариант "Мы вам - Керенского, а вы нам - Ленина. И замиримся". И на полном же серьезе пришли к Краснову доложить, что скоро им для такого обмена привезут Ленина, которого они тут же около дворца повесят.
Впрочем, и матросы тогда Ленина не шибко боготворили. Откровенно называли "шутом гороховым" и заявляли: "
Ленин нам не указ. Окажется Ленин плох -- и его вздернем".

Керенский, видя такой оборот дела -- многие казаки склоняются к тому, чтобы выдать его; святое дело, "потому что он сам большевик", -- в панике обратился к Краснову. Генерал, пожав плечами, сказал: "Как ни велика ваша вина перед Россией, я считаю себя не вправе судить вас. За полчаса времени я вам ручаюсь". И Керенский снова бежал. Он еще будет пытаться мутить воду: мелькнет на юге, в Добровольческой армии, но поняв, какую реакцию вызвало его появление, на следующий же день исчезнет оттуда; будет рассылать из-за границы "указания", которые никто не будет выполнять... Однако фактически эта нелепая фигура уже исчезла с исчезла с исторической арены.